Мыши и привидения: кого и как выпускают балетные школы
Июнь – месяц балетного будущего. В июне проходят вступительные экзамены в балетные школы, и в этом же месяце выпускники этих школ в первый раз выходят на сцены знаменитых театров. Надежды, нервы, слезы и триумфы — все смешано в эти дни. Дипломированные специалисты из московской школы уже оттанцевали на сцене Большого; петербургские выпускники сейчас танцуют в Мариинке, а 22 июня приедут выступать на сцене Кремлевского дворца. С чего все начиналось и что будет дальше?
Мамин бюст, врачи и идеалы
На вступительных в петербургскую Академию Русского Балета очередь тянется вдоль здания школы — в этом году сделать своих детей артистами захотели двести с лишним мам. Малышню (в первый балетный класс поступают десятилетки) группами приглашают в классы на просмотр, родителей в здание Академии не пускают — они толкутся на улице, сидят в машинах, жадно слушают легенды «ветеранов» (как нынешних прима-балерин не принимали в первый год, но они все равно добивались своего) и накручивают себя. Вступительные испытания проходят в три дня — на них педагоги определяют физическую пригодность ребенка к классическим танцам (выворотность, пропорции, и хорошо бы понять, все ли в семье у девочки такие худышки, или, наоборот, к 15 она достигнет кустодиевских размеров) и артистические задатки, а врачи пытаются понять, выдержит ли эту рабочую жизнь позвоночник ребенка, сердце и другие не менее важные органы. После трехдневных мучений к зачислению рекомендуют 18 девочек и 18 мальчиков — и понятно, что на выпуске их будет много меньше. Кто-то из провинциалов не выдержит вдали от дома (у академии уютный интернат в том же самом здании, но быть студентом в 10-11 лет — совсем не то же самое, что в вольные 18), кто-то не потянет физически, — но сейчас у всех девчонок горят глаза («Я буду как Лопаткина!» — гордая высокая девочка; «А я как Вишнева!» — темноглазая кроха, что секунды не может постоять спокойно), а мальчишки посматривают на мам снисходительно — вот видишь, а ты волновалась!
Бьет — значит любит
В балетных школах не бывает детей, которые хотели бы, чтобы учителя их не замечали. Ну вот как бывает в школе общеобразовательной: я сижу тихо и тебе не мешаю, ты, Марья Ивановна, только ко мне не приставай. Если ученику в классе педагог не делает замечаний — значит, ему все равно, что из ребенка выйдет, значит, перспектив не видно. Тут и ученик переживает, и родители. А вот если жучит, ругается, обзывает — значит, волнуется за тебя, хочет, чтобы ты стал(а) лучше. Поскольку работа идет с телом — то и ругательства в основном имеют отношения к физиологии. И «корова» — это еще нежное и мягкое прозвище.
Ущипнуть за мышцу, что выпирает в ненужном месте, эффективнее, чем сто раз повторять ребенку, что ее надо убрать, и да, случаются синяки. Двадцать раз обозвать девчонку, вдруг начавшую набирать вес, чтобы она строже следила за собой, — гуманнее, чем потом смотреть, как ее отчислят за потерю формы. А ведь отчислят — и это тоже будет акт гуманности, но уже по отношению к мальчикам: если в старших классах девица набирает более 50 килограммов, ее не допускают к занятиям в дуэте, чтобы парни не сорвали спину. И во всех российских балетных школах педагоги одновременно следят за тем, чтобы их подопечные не выходили за рамки нормы и за тем, чтобы они все-таки что-то ели. Девчонки же способны заморить себя до веса комара — и на госэкзаменах можно встретить танцовщицу весом 37 килограммов при росте 165 сантиметров. Поэтому никто не удивляется в школьном буфете, если девочка-подросток приходит туда под конвоем педагогини, которая следит, чтобы та положила хоть одну ложку сахара в стакан чая, которым собирается пообедать.
Нельзя ли так же заботиться о детях, но при этом не мучить их? — спросит любой сторонний человек. В теории — да, можно, наверное. На практике — ничего не выходит. Так уж придумано это искусство, что предъявляет к артистам жесткие физиологические требования. В Штатах уже случались судебные процессы, когда родители судились с педагогами, советовавшими их чадам сбросить вес. Облик американского балета из-за этого не изменился. Когда-нибудь это искусство исчезнет совсем — будет признано бесчеловечным, общественность начнет давить на государство, чтобы эту забаву признали незаконной — как сейчас общественность давит на любителей и организаторов боев без правил и фанатов корриды. Но мы с вами, к счастью, до этого не доживем.
Жизнь у станка. Иерархия
В прямоугольнике балетного класса, в котором начинается день каждого ученика и каждого артиста, одна из длинных сторон занята зеркалом, вдоль трех других стен стоят «станки» — палки, за которые танцующий народ держится руками, элегантно шаркая мысками ног по полу, разрабатывая мышцы. У центральной палки — лучшие ученики класса или лучшие солисты театра; на боковых палках — те, у кого дела с танцами обстоят чуть похуже. Передвижения здесь — как землетрясение; попасть с боковой палки на центральную — успех покруче олимпийской медали, изгнание на боковую палку — жизненная катастрофа. Так с первых же дней закладывается идея соревнования и иерархии: в театре иерархия прописывается еще жестче. То есть в трудовой книжке бывает записано «артист балета» или «солист балета», в реальности же ступенек и отличий больше. После окончания школы человек попадает в кордебалет — corps de ballet по французски, «тело балета». Крестьяне и привидения, мыши и лебеди — та масса, что должна казаться единой, действовать одновременно и одновременно дышать — потому и «тело». Из кордебалета — путь в корифеи, это следующая ступенька. Небалетный человек привык к тому, что «корифей» — это большой мастер, в балете же это всего лишь крохотный шажок вверх по служебной лестнице. Далее — вторые солисты, первые солисты, ведущие солисты, и, наконец, балерины и премьеры. То есть балерина — это не любая девочка в пачке, это только та артистка, что исполняет главные роли. (В позапрошлом веке, случалось, балерина в театре бывала одна; сейчас, в зависимости от масштаба театра и репертуара, бывает от трех до десяти). В России продвижение в карьере — дело закрытое: в какой-то момент начальство объявляет, что госпожа Иванова становится первой солисткой, и все! В Парижской опере — главном балетном театре мира — открытый конкурс и каждый может судить, насколько справедливо продвижение. (Только в ранг «этуали» — «звезда» там официальное звание — артист возводится после сверхудачного спектакля волей руководителя труппы). Всю эту иерархию юный артист видит ежедневно и встраивается в нее — ну и, конечно, старается пробежать карьерную лестницу побыстрее.
Повесть о двух городах
Академия русского балета в Петербурге (по-прежнему называемая всем балетным миром Вагановским училищем, в честь знаменитого педагога Агриппины Вагановой) — самая старая балетная школа в России. Она существует с 1738 года, со времен Анны Иоанновны (детей тогда учили прямо в Зимнем дворце). Московская государственная академия хореографии (также всем миром называемая МАХУ — со времен, когда она была еще училищем) возникла несколько позже — в 1773-м, как «Классы театрального танцевания». Петербургские и московские балетные всегда ревниво относились к школам и театрам друг друга — и сейчас продолжают пристально друг друга изучать. Петербуржцы считают, что москвички недостаточно выучены как классические танцовщицы (надо сказать «ну, разве это руки» — и вздохнуть; подразумевается, что руки двигаются недостаточно плавно), москвичи — что питерцам не хватает темперамента («они испанским танцам у эскимосов учатся, наверное»). Николай Цискаридзе — нынешний ректор петербургской Академии, выпускник московской школы (легендарного класса «изготовителя принцев» Петра Пестова), в Большом театре занимался с великими балеринами, переехавшими из Петербурга в Москву, — с Галиной Улановой и Мариной Семеновой и считает, что радикальных различий в школах нет, это все одна русская школа. Возможно, ему виднее — но год за годом Большой театр старается утаскивать из петербургской Академии лучших выпускниц (к досаде Мариинского театра); вот и в этом году, по слухам, лучшей девушке в выпуске сделано предложение, от которого она вряд ли сможет отказаться. Московскую выпускницу же за последние 30 лет лишь однажды позвали в Мариинку — но тогда Полина Семионова пренебрегла всеми нашими театрами и отправилась делать звездную карьеру в Германию. При этом каждому выпускнику московской и петербургской балетной школы с вероятностью 100 процентов удастся найти работу в Европе и в Штатах — качество по-прежнему гарантировано. Понятно, что отнюдь не все выпускники, не попавшие в главные театры страны, отправляются за границу — во-первых, многие мечтают о сугубо классическом репертуаре (а европейские компании, особенно маленькие, редко ставят классику), а во-вторых, многие до сих пор боятся краткосрочных контрактов. Но сама эта возможность уехать, если здесь не удается получить желаемое место, открывает молодым артистам мир — и работает против провинциальных театров, что в советские времена поддерживали уровень за счет отправляющихся туда столичных кадров. Кто-то из этих театров так горюет, что призывает запретить выезд за рубеж выпускникам, получившим образование за государственный счет; кто-то просто создает училища в своем городе.
Вчера, сегодня, завтра
Если взглянуть на старинные записи, не всегда можно понять, чем же так восхищались современники выдающихся артистов прошлого: техника так прыгнула вперед, что давний балет кажется не слишком виртуозным и смешным. При всем уважении к Улановой — она остается в истории; лишь Плисецкая выпрыгивает из 40-х, прорывая время и приземляясь в настоящем. Ее танец, прямо скажем, не каждая сегодняшняя юная прима сможет повторить. Но собственно, это самое настоящее Плисецкая и сотворила, устроив техническую революцию, — как в Европе на сорок лет позже сотворила революцию французская прима Сильви Гиллем. «Вертикальными шпагатами» a-ля Сильви заболели все — и сейчас, если вы увидите, как чинная принцесса на сцене поднимает ноги к ушам, знайте: так выглядит XXI век в классическом балете. Правда, мода меняется — и сейчас в моде обращения к старинным спектаклям, реконструкции и стилизации, где постановщики стараются уговорить танцовщиц играть в балет XIX века, где можно было поднять ножку на 45 градусов — и тем отправить в обморок самых впечатлительных джентльменов в зале. Но «аутентичные» сражения и, наоборот, сражения за сверхтехнологичный авангардистский балет идут в театрах; школы же должны просто учить детей, готовя их ко всему — к конкуренции, к успехам, переживанию провалов, честной службе в последнем ряду кордебалета и художественным прорывам, что вдруг сотворяют новенькие хореографы. Они и готовят. В июне выпустили. В июне набрали. Отважным младенцам и молодым артистам — успехов.
Анна Гордеева Lenta.ru
